Виды любви: классификация Юрия Рюрикова

[regyna_phpbb3_import1]

Говоря о любви, иной раз мы забываем о том, что любовь бывает самая разная, что любим мы по-разному. Даже (в различные периоды) одного и того же человека.

Юрий Рюриков -- известный психолог, сам себя позиционирует как амуролог.
В основе его классификации лежит то, что было у древних греков, которые различали 4 вида любви.
Любовь-эрос, любовь-филиа, любовь-агапэ, любовь-сторгэ.

Эрос — это восторженная влюбленность, телесная и духовная страсть, бурная тяга к обладанию любимым человеком. Это страсть больше для себя, чем для другого, в ней много я-центризма.
Филиа — любовь-дружба, более духовное и более спокойное чувство. По своему психологическому облику она стоит ближе всего к любви молодой девушки. (Собственно, сюда же относится и платоническая любовь)
Агапэ — альтруистическая, духовная любовь. Она полна жертвенности и самоотречения, построена на снисхождении и прощении. Это любовь не ради себя, как эрос, а ради другого.
Сторгэ — любовь-нежность, семейная любовь, полная мягкого внимания к любимому. Она росла из естественной привязанности к родным, напоминала родственные тяготения мягких юношей и девушек.

Рюриков эту классификацию несколько развил, у него уже не 4, а 6 типов различается.

[regyna_phpbb3_import1]

Любовь-сторгэ — это любовь-дружба, любовь-понимание. Любящие такой любовью вслушиваются друг в друга, стараются идти друг другу навстречу. Они тяготеют к глубокой душевной близости, ищут везде и во всем путь наименьшей боли.
Секс в такой любви ясен и прост, любящие считают его продолжением своей душевной близости.

Любовь-агапэ — самоотверженное чувство, полное альтруизма и терпения. Она похожа на сторгэ — в ней громко звучат душевные и духовные созвучия. Но ее чувства более горячи, чем у сторгэ, и ее телесный огонь может быть более пылким.
Сегодня такая любовь-самоотверженность редка: она встречается лишь у каждого 13-го—14-го человека, и чаще бывает женской.

Любовь-эрос — пылкое чувство, которое бурно горит в человеке и захватывает всю его душу и всё тело. Телесные тяготения могут стоять в ней на первом плане, особенно в ее начале, но она тяготеет кравновесию тела и души.
Любовь для «эросиан» — культ, праздник, они ярко помнят день первой встречи, мгновение первого поцелуя, потрясение первой близости.
У них очень обострена душевная зависимость от близкого человека. Любящий делает для него всё — и от любви к нему, и от боязни потерять его, особенно если тот любит его другой любовью.
По своему облику любовь-эрос — это как бы пылкая юношеская любовь. Она и бывает чаще у молодых, а среди зрелых — у людей горячих и долгих чувствований.

Чистые виды любви, видимо, встречаются не часто, и чаще любовь бывает смешанной, вбирает в себя черточки от разных чувств. Но при этом одно из таких чувств может быть главным, а другие — подсобными.

Еще один вид любви — маниа, любовь-одержимость (от греческого мания — болезненная страсть). Это очень неровное чувство, оно то и дело мечется между возбуждением и подавленностью.
Люди, которые питают такое чувство, часто повышенно тревожны, в них живет чувство неполноценности, скрытое или осознанное. Маниа чаще встречается у неуравновешенных интровертов-дистонов, нервических и холериков, которые обращены в себя и страдают от внутреннего разлада.
Она часто бывает у юных с их избыточной неуверенностью в себе; у них она может вкрапливаться в другие виды чувств и даже окрашивать их в свой цвет.
Но — это исключительно важно — темные слои мании можно ослабить, а светлые усилить, сделать ведущими. Для этого надо помочь человеку ослабить его чувство неполноценности. Надо поднять в нем подспудное самоуважение, уверить ранимые слои подсознания, что его любят по-настоящему.
И если удастся создать в его душе чувство защищенности, уверенного спокойствия, он ответит на это самой горячей, самой преданной любовью — любовью спасенного от беды.

Еще один вид чувства — прагма (по-гречески дело, практика). Это чувство спокойное и благоразумное. Если в мании самодержавно царят чувства, а разум подчинен им, то в прагме наоборот — царит разум, а чувства покорны ему.
Прагмик сознательно руководит своим чувством. Он хорошо относится к близкому, помогает ему раскрыть себя, облегчает жизнь, остается преданным ему в испытаниях.
Прагма — это больше привязанность, чем любовь, — флегматизированная любовь, любовь без первых, юных ступеней, которая начинается сразу со спокойного, зрелого, устоявшегося чувства.
Девиз прагмы — как можно более полная совместимость, и она очень помогает людям уживаться, сближать свои интересы, обычаи, поведение.

Еще один вид чувства — лудус (по-латыни — игра) — любовь-игра.
Лудиане влекутся к одним только радостным ощущениям, а более серьезные чувства их отпугивают. Они живут мгновением, редко заглядывают в будущее…
Лудианин не тянется к душевной близости, ему гораздо важнее собственная независимость. У него особое отношение и к телесным радостям. Они для него — не высшая цельи не часть эмоциональных отношений. Это часть его игры, одно из ее русел, и он не вкладывает в них душу, старания. Ему дороже удовольствие от самой игры, чем от ее промежуточных выигрышей, его больше влечет легкость игры, чем ее результаты.
Поэтому он может быть неярок и однообразен сексуально, редко старается углубить свое любовное искусство. И если партнер не испытывает с ним радости, он не стремится дать ему эту радость, а делает то, что ему легче — ищет себе другого.
Конечно, это не любовь, а просто любовное поведение — психологическое и телесное. Лудиане не могут любить, в их душах просто нет струн, на которых разыгрывается это чувство. В них царят гораздо более простые струны наслажденческих чувств, и они занимают там свое законное место, и чужое — место более глубоких и более сложных чувств.

[regyna_phpbb3_import1]

И дальше, в развитие темы, автор приводит различные сочетания. Какие сочетания возможны, а какие совершенно не совместимы одно с другим.

Агапэ — самая уживчивая любовь, она, видимо, совмещается со всеми чувствами, так как она отказывается от себя и принимает чужие правила. Это как бы любовь-отклик, любовь-эхо, и как раз ее и питала чеховская Душечка.

Лудус — игра, наоборот, самая неуживчивая связь; она не совмещается ни с чем, кроме другого лудуса, Нои с ним лишь на время, пока игроки получают друг от друга больше, чем олтнимают.

Прагма, польза, пожалуй, лучше всего уживается с другой прагмой. Она несовместима со взбалмошной манией, враждебна разгульному лудусу. И пылкий эрос не очень близок ее расчисленной сдержанности.
Она более или менее легко уживается с агапэ, может мирно сосуществовать со сторгэ, но лучше всего ей с себе подобными.

Маниа лучше всего сочетается с агапэ; поведение агапэ успокаивает манию, она может даже перестать быть манией, но тогда ей грозит опасность стать чувством-тираном, чувством-деспотом.
Маниа может совмещаться и со сторгэ, и с эросом, но им, особенно эросу, будет трудно с ней — их соединяет нестойкая почва полусовместимости.

Сторгэ лучше всего сочетается со сторгэ, эрос — с эросом, но им может быть хорошо и друг с другом.

Для наших чувств проще, когда встречаются одинаковые виды любви. Чувству всегда, видимо, легче с себе подобным, оно ощущает его как себя самого — и это усиливает подсознательное понимание близкого человека, углубляет сопереживание с ним — эгоальтруистические слои чувств…
Впрочем, если у такого союза разрастаются одинаковые минусы, они умножают друг друга и убивают чувство. Особенно часто это бывает, когда сталкиваются две мании или два лудуса — чувства, в которых шипов больше, чем лепестков.
А кроме того — совпадение одинаковых видов любви бывает не часто, гораздо чаще соединяются люди с различной манерой любви.
Если у них хорошие отношения и гибкие, переимчивые характеры, то они как бы заражают друг друга своей манерой любви, обмениваются частичками этой манеры.
В их любви-отношении появляются перекидные мостики, вкрапления одинаковой манеры любви, и это помогает их чувствам.
Но если отношения у них не очень теплые или характеры не переимчивые, тогда общая манера любви не вырастает, и чувствам людей начинает грозить непонимание, отчуждение, разлад.

(Ю.Рюриков «Кто кому пара, а кто не пара» — М.: РИПОЛ КЛАССИК, 1998, с. 287-295)